Автор: серафита
Бета: нет
Фандом: Берсерк
Пейринг: Гатс/Гриффит, Геннон/Гриффит де-факто
Жанр: задумывался ангст и рейтинг, вышел ООСный флафф
Рейтинг: R
От автора: писано на заявку на дневнике у Хриза Амирани: Неожиданно для себя Берсерк. Там эпизод был, когда Гатс узнал, каким образом Гриффитс когда-то зарабатывал деньги для отряда. Хочу ночь после этого, мысли Гатса о том, что происходило в спальне феодала, чтобы он эти мысли отгонял, а они упорно возвращались. И традиционное утреннее умывание, вопрос удивленного Грифитса: "Почему ты так странно смотришь?" Романтика, Гатс/Гриффитс без рейтинга или низкий, Феодал/Гриффитс можно высокий от RyzhayaVredina
читать дальше
На следующее утро Гатс открыл глаза с тем самым особенным узнаваемым чувством, когда, ещё не до конца проснувшись, уже смутно помнишь, что вчера произошло нечто значительное, и непонятно ещё, неприятное или наоборот.
Гриффит уже встал и плескался в пруду в сотне шагов от лагеря. Гатс ответил кивком на приветствие, привычно увернулся от захвата и попытки опрокинуть себя в воду и с облегчением подумал, что всё правильно и как всегда.
Мысль пришла, когда, выслушав с привычной лёгкой улыбкой предложения офицеров, Гриффит принялся излагать свой собственный план. Ответил на какую-то двусмысленность Рикерта, отмёл не устраивающее его предложение плавным движением кисти, — и Гатса вдруг как под дых ударило.
День Гатс проходил, как в тумане, отвечая на вопросы невпопад. Перед глазами всё стояло это плавное округлое движение, отрицание-уверенность-убеждение, и никак было не избавиться от мыслей.
Ночью Гатс долго вертелся и только под утро забылся беспокойным сном.
Узловатые цепкие пальцы в перстнях — дорогие камни на этих руках смотрятся чужеродно. Отметины на белой-белой коже. Сильный изящный изгиб спины, приподнятые бёдра, округлость ягодиц, ямочки над поясницей и под коленями. Щиколотки. Подрагивают сведённые лопатки, мышцы под сахарной кожей перекатываются, как клубок змей. Тело светится в полумраке опалом.
Утром Гатс не пошёл купаться на речку. Гриффит зашёл к нему сам, спросил почти в шутку о здоровье, Гатс отговорился делами в отряде.
Отряд был, конечно, в полном порядке. А Гатс — нет. Он не мог смотреть Гриффиту в глаза. Не мог с ним разговаривать, не вспоминая дурной нелепый сон. После пришлось бежать к той самой заводи, которую облюбовал Гриффит, и сидеть там по шею в воде добрых полчаса.
Избегать командира целый день оказалось труднее, чем Гатс думал. Тот, кажется, что-то чуял, и от этого становилось ещё хуже. Оказавшись наконец в своей палатке, Гатс едва подавил вздох облегчения.
Ночью привиделось — Гриффит, раскрытый, с раздвинутыми бёдрами. Голова отвёрнута в сторону. Видно только спутанную массу волос, пульс частит на шее. Тонкие пальцы, подрагивая, комкают простыню — так, чтоб было незаметно, но Гатсу ли не знать этих рук и этих пальцев — на рукояти сабли, жёстким захватом вокруг собственного запястья, безжалостной выворачивающей силой на предплечье. Гриффит когда-то выбил ему руку из сустава за неповиновение и упрямство…
Совместные купания, все эти привычные переодевания перед боем, когда Гатс помогал Гриффиту надеть и подогнать кольчугу, теперь сыграли с ним злую шутку. Видения получались пугающе реалистичными, вплоть до рисунка шрамов у Гриффита на коже. И хоть убейся, не получалось представлять кого-то другого.
Дни превращались в пытку, ночи — в пытку ещё более мучительную. Гатс уже успел трижды проклясть тот миг, когда чёрт дёрнул Кэску открыть рот.
Та старая история не имела к нему, Гатсу, никакого отношения. Увы, сказать это было легче, чем избавиться от назойливых видений.
Это же, наверное, было мучительно. Для Гриффита, с его-то гордостью, так просто невыносимо. Ну и вот как с этим смириться?
За неделю Гатс извёлся от бессонницы и от того, что приходило вместо неё, стоило закрыть глаза. Теперь на него с беспокойством посматривала даже Кэска. Гриффит, напротив, перестал спрашивать его о причинах дурного настроения и ходил по лагерю с тенями под глазами и натянутой улыбкой.
Пиппин поймал Гатса у палатки и произнёс речь (состоящую из целых трёх предложений), смысл которой сводился к тому, что бросать Ястребов Гатсу никак нельзя и нечестно. Гатс остался стоять на месте, хлопая глазами и недоумевая, откуда по лагерю вообще пошли такие слухи.
В один прекрасный день Джудо осторожно высказал предположение о причинах, отчего рассорились командир и капитан, а Рикерт, который думать не умел вовсе, а вместо этого обычно открывал рот и что-нибудь ляпал, выдал что-то насчёт бранящихся милых. Гатс чуть не прибил его на месте. Улыбка на лице Гриффита стала походить на вмёрзшую в лёд монету – вроде блестит, как настоящая, но тронуть не пытайся. В конце концов Гатс плюнул и ушёл, даже не врезав Рикерту как следует, уговаривая себя, что парень ни в чём не виноват.
Откуда этому дурню с языком без костей было знать, что перед рассветом Гатс распахнул глаза мокрый, как мышь, едва не задыхаясь. Потому что в ночном болезненно-мучительном бреду рука, отводящая в сторону бедро с голубоватым рисунком вен в паху, была не отёчной рукой старика. Она была грубой, в мозолях и шрамах, привыкшей к оружию рукой бойца.
На следующий день лагерь снялся с места. Сидя в седле и глядя на однообразную дорогу впереди, Гатс мрачно раздумывал, будет ли в следующем городке бордель. И предоставляются ли там особые услуги.
Был, конечно, ещё один вариант. Но был он настолько невероятен, что всерьёз даже не рассматривался. Гатс представить себе не мог, как подходит к Гриффиту с такой просьбой.
По-дружески, ага. Дорогой командир, у меня на тебя стоит. Не поможешь ли мне с моей проблемой? На этом фантазия заканчивалась, и Гатс начинал размышлять, что сабля у Гриффита очень-очень острая, а умирать в неполных восемнадцать всё-таки рановато.
Когда лагерь в сумерках привычно одел кострами близлежащие холмы, Гриффит позвал Гатса к себе в палатку. Сегодня она почему-то стояла на отшибе.
Оказавшись под плотным пологом, Гатс неожиданно растерялся. С тех пор, как он стал избегать Гриффита, тот пару раз передавал приглашение через мальчишек-оруженосцев, но Гатс всякий раз находил причину для отказа. Теперь же он вдруг понял, что не оставался наедине и даже толком не разговаривал с Гриффитом уже несколько недель. Не к месту вспомнился Пиппин с его нелепыми предположениями.
Командир стоял спиной к нему, глядя в полотняную стену палатки, и Гатс озадачился, что он там может видеть такого интересного. С другой стороны, впору было вздохнуть с облегчением — Гатс был вовсе не уверен, что готов смотреть ему в глаза.
Гриффит длинно выдохнул. Неспешно обернулся. Гатс отбросил нелепую мысль, что он собирается с духом.
Поднял голубые, прохладные как предвечернее небо глаза и сказал:
- Гатс… я хотел тебя кое о чём попросить. По-дружески. У меня есть проблема…
Гриффит уже встал и плескался в пруду в сотне шагов от лагеря. Гатс ответил кивком на приветствие, привычно увернулся от захвата и попытки опрокинуть себя в воду и с облегчением подумал, что всё правильно и как всегда.
Мысль пришла, когда, выслушав с привычной лёгкой улыбкой предложения офицеров, Гриффит принялся излагать свой собственный план. Ответил на какую-то двусмысленность Рикерта, отмёл не устраивающее его предложение плавным движением кисти, — и Гатса вдруг как под дых ударило.
День Гатс проходил, как в тумане, отвечая на вопросы невпопад. Перед глазами всё стояло это плавное округлое движение, отрицание-уверенность-убеждение, и никак было не избавиться от мыслей.
Ночью Гатс долго вертелся и только под утро забылся беспокойным сном.
Узловатые цепкие пальцы в перстнях — дорогие камни на этих руках смотрятся чужеродно. Отметины на белой-белой коже. Сильный изящный изгиб спины, приподнятые бёдра, округлость ягодиц, ямочки над поясницей и под коленями. Щиколотки. Подрагивают сведённые лопатки, мышцы под сахарной кожей перекатываются, как клубок змей. Тело светится в полумраке опалом.
Утром Гатс не пошёл купаться на речку. Гриффит зашёл к нему сам, спросил почти в шутку о здоровье, Гатс отговорился делами в отряде.
Отряд был, конечно, в полном порядке. А Гатс — нет. Он не мог смотреть Гриффиту в глаза. Не мог с ним разговаривать, не вспоминая дурной нелепый сон. После пришлось бежать к той самой заводи, которую облюбовал Гриффит, и сидеть там по шею в воде добрых полчаса.
Избегать командира целый день оказалось труднее, чем Гатс думал. Тот, кажется, что-то чуял, и от этого становилось ещё хуже. Оказавшись наконец в своей палатке, Гатс едва подавил вздох облегчения.
Ночью привиделось — Гриффит, раскрытый, с раздвинутыми бёдрами. Голова отвёрнута в сторону. Видно только спутанную массу волос, пульс частит на шее. Тонкие пальцы, подрагивая, комкают простыню — так, чтоб было незаметно, но Гатсу ли не знать этих рук и этих пальцев — на рукояти сабли, жёстким захватом вокруг собственного запястья, безжалостной выворачивающей силой на предплечье. Гриффит когда-то выбил ему руку из сустава за неповиновение и упрямство…
Совместные купания, все эти привычные переодевания перед боем, когда Гатс помогал Гриффиту надеть и подогнать кольчугу, теперь сыграли с ним злую шутку. Видения получались пугающе реалистичными, вплоть до рисунка шрамов у Гриффита на коже. И хоть убейся, не получалось представлять кого-то другого.
Дни превращались в пытку, ночи — в пытку ещё более мучительную. Гатс уже успел трижды проклясть тот миг, когда чёрт дёрнул Кэску открыть рот.
Та старая история не имела к нему, Гатсу, никакого отношения. Увы, сказать это было легче, чем избавиться от назойливых видений.
Это же, наверное, было мучительно. Для Гриффита, с его-то гордостью, так просто невыносимо. Ну и вот как с этим смириться?
За неделю Гатс извёлся от бессонницы и от того, что приходило вместо неё, стоило закрыть глаза. Теперь на него с беспокойством посматривала даже Кэска. Гриффит, напротив, перестал спрашивать его о причинах дурного настроения и ходил по лагерю с тенями под глазами и натянутой улыбкой.
Пиппин поймал Гатса у палатки и произнёс речь (состоящую из целых трёх предложений), смысл которой сводился к тому, что бросать Ястребов Гатсу никак нельзя и нечестно. Гатс остался стоять на месте, хлопая глазами и недоумевая, откуда по лагерю вообще пошли такие слухи.
В один прекрасный день Джудо осторожно высказал предположение о причинах, отчего рассорились командир и капитан, а Рикерт, который думать не умел вовсе, а вместо этого обычно открывал рот и что-нибудь ляпал, выдал что-то насчёт бранящихся милых. Гатс чуть не прибил его на месте. Улыбка на лице Гриффита стала походить на вмёрзшую в лёд монету – вроде блестит, как настоящая, но тронуть не пытайся. В конце концов Гатс плюнул и ушёл, даже не врезав Рикерту как следует, уговаривая себя, что парень ни в чём не виноват.
Откуда этому дурню с языком без костей было знать, что перед рассветом Гатс распахнул глаза мокрый, как мышь, едва не задыхаясь. Потому что в ночном болезненно-мучительном бреду рука, отводящая в сторону бедро с голубоватым рисунком вен в паху, была не отёчной рукой старика. Она была грубой, в мозолях и шрамах, привыкшей к оружию рукой бойца.
На следующий день лагерь снялся с места. Сидя в седле и глядя на однообразную дорогу впереди, Гатс мрачно раздумывал, будет ли в следующем городке бордель. И предоставляются ли там особые услуги.
Был, конечно, ещё один вариант. Но был он настолько невероятен, что всерьёз даже не рассматривался. Гатс представить себе не мог, как подходит к Гриффиту с такой просьбой.
По-дружески, ага. Дорогой командир, у меня на тебя стоит. Не поможешь ли мне с моей проблемой? На этом фантазия заканчивалась, и Гатс начинал размышлять, что сабля у Гриффита очень-очень острая, а умирать в неполных восемнадцать всё-таки рановато.
Когда лагерь в сумерках привычно одел кострами близлежащие холмы, Гриффит позвал Гатса к себе в палатку. Сегодня она почему-то стояла на отшибе.
Оказавшись под плотным пологом, Гатс неожиданно растерялся. С тех пор, как он стал избегать Гриффита, тот пару раз передавал приглашение через мальчишек-оруженосцев, но Гатс всякий раз находил причину для отказа. Теперь же он вдруг понял, что не оставался наедине и даже толком не разговаривал с Гриффитом уже несколько недель. Не к месту вспомнился Пиппин с его нелепыми предположениями.
Командир стоял спиной к нему, глядя в полотняную стену палатки, и Гатс озадачился, что он там может видеть такого интересного. С другой стороны, впору было вздохнуть с облегчением — Гатс был вовсе не уверен, что готов смотреть ему в глаза.
Гриффит длинно выдохнул. Неспешно обернулся. Гатс отбросил нелепую мысль, что он собирается с духом.
Поднял голубые, прохладные как предвечернее небо глаза и сказал:
- Гатс… я хотел тебя кое о чём попросить. По-дружески. У меня есть проблема…