Автор: CardinalSin
Рейтинг: PG-13
Саммари: О Гатсе и его собачке
читать дальшеВ локте щелкнуло, и Гатс улыбнулся, это было здорово, расслышать среди окружающего треска и грохота звук родной косточки. Пусть и ломающейся. Каска, встревожено покосившись в его сторону, продолжила скакать вокруг, Фарнеза стояла, закатив свои громадные подернутые пеленой слез глаза и отчего-то опять тряслась, и только Ширке пыхтела, пытаясь своими крохотными ручонками сдвинуть его бок.
- Сними уже его, а? Я не могу залечить тебе руку, пока она в нем.
- Что, доспех так суров, что не пускает великого мага внутрь?
- Ничуть, - фыркнула волшебница, но он расслышал обижено сопение. Девчонка не сдалась, навалилась на него всем своим крохотным тельцем, стукнула кулачком по черной матовой руке, и тихо шепнула: «Ну ладно же»... дальше было что-то еще, потому как пряжки щелкнули, выплевывая кожаные язычки, и латы стали падать, неслышно опускаясь.
Через пару секунд доспех сидел на полу, шибко смахивающий на голема, черный и глубокий, от него веяло силой и мощью, как от настоящих магических лат. Хотя он никогда не носил такие. Да и шлем…Гатс впервые разглядел, в какую странную физиономию он вытянулся. Такую смутно знакомую…
- Во, прикол, Да это же... пес, ааа - заверещал Исидоро, - е-мае, ну и круто же! Мегасуперпес. А уж как тогда доспех его хозяина будет выглядеть, вы только прикиньте… - и он мечтательно закатил глаза.
Гатс прикрыл глаза, с подрагивающими от злости веками, скрипнул зубами, но смолчал. Этот мальчишка вечно острит. Хозяйский доспех…идиотина, нет у него никакого хозяина!! И не было. Никогда. Он это уже доказал, поглядывая на обрубок руки, удостоверился Гатс, и стало как-то спокойно.
- Я знаю только… - тихо начал черный мечник, - как будет выглядеть доспех неудачника вроде тебя, если будешь трепаться и не станешь нужное время уделять тренировкам. Он будет напоминать лепешку, - мстительно припечатал Гатс. Все-таки никакой злости на этого мальчишку он не держал.
- Да я тренируюсь! Я вообще… - вспыхнул было Исидоро.
- Умолкни там, - рявкнула, не выдержав, обычно терпеливая Ширке, отирая со лба пот своим балахоном. Ее порядком утомил процесс раздевания мечника. – Ну вот, Гатс, теперь я помажу твои раны и вправлю руку, это будет…- она замолчала, опуская глаза, будто прикидывала, как лучше сказать, что хочет в процессе выдрать ему все кости, – …немного больно.
Он рассмеялся раскатисто, насколько позволяли рвущие грудь ребра. - Больно, аааааа, мне будет больно! БОЛЬНО!!! - и скорчил страдальческую мину, вытащив изо рта язык, после чего разразился новым смехом, а напоследок даже хрюкнул, не удержавшись; но Ширке, стояла, молча, пунцовые пятна заливали ее щеки.
- Давай тогда приступим, - тихо сказала она.
И ведь не обманула, сделал все быстро, и когда он закрыл глаза, ожидая вывернуться наизнанку, волшебница сказал своим тихим совсем еще детским голоском: «Ну вот и все», - и радостно ему улыбнулась.
Иногда Гатсу казалось, что он полный идиот, просто полнейший. А потом, потом… на душе становилось тепло, и он думал, что очень любит всех этих людей, так внезапно пришедших к нему и решивших разделить с ним его борьбу и… боль. Ставших настоящей, такой желанной семьей, теми, кто… но в гудящем черепе скребся черный пес, а потом замирал и смотрел на него узкими, желтыми глазами и помахивал ободранным черным хвостом, и с желтоватых зубов падал слюна вожделения. И он знал, что где-то совсем не здесь, совсем не сейчас, но…больше всего ему хочется прыгнуть, забыв, что под ногами бывает трава и теплая постель, в которой он лежит сейчас.
Сквозь темноту прошлепал лунатик Исидоро, и его мальчишеское личико казалось очень расстроенным, он изгибал в колечко пухлые губы и морщил нос, что-то шепча, и делал победный круг по комнате, а потом с грохотом валился на постель, скрипящую так, будто она собиралась развалиться, и начинал храпеть как заправский вояка.
Рядом спала, уткнувшись в подушку, тень от Каски. Он морщился, и где-то меж потрескивающих ребер билось. И он чувствовал жар. Правда, сильнее всего жгло от той картинки, что возникала в темноте его гудящей башки, когда это слабое, испуганное тело ломалось в желтых зубах жаждущего жизни пса.
Он звал его на свободу.
Отбросить все цепи, так, чтобы они проломили упрямым, что стоят рядом, их глупые черепушки и еще долго лязгали на ветру.
Порвать все тряпки, что повесила на него судьба, втоптать их в булыжник под ногами. Пусть вместо пяток - кровавое месиво, зато кости чуют ветер.
Сожрать свои ноги, когда они перестанут идти, и, насытившись, понестись на обрубках еще быстрее, и забираться все выше. Пусть камни станут скалой. Там, наверху, есть то, ради чего стоит бежать, срывая мясо, на радость стервятникам...
Раздавит глаза, когда они станут слишком слабы, чтобы различить в той безграничной высоте летящий свет.
И выбраться, наконец, туда, где нет никого, кроме…
Он всегда выбирался.
И даже когда он поймает эту дикую белую птичку, говорили желтые глаза, путь продолжиться.
И теплый, влажный от вспененной слюны язык, подрагивая, тыкался в его ухо.
Потому что бег – вечен.
А когда тяжелое летнее солнце всходило над горизонтом и жгло смуглую кожу Каски, отчего она ворочалась и куталась в одеяло, Гатс закрывал глаза, успокоенный, и точно знал, что не бывать этому. Хозяин здесь он.
До следующей ночи, щурились, отступая в тень желтые глаза. И загадочной теменью наполнялся прибитый к стене доспех.